09.02.2008   l   14:10
16.12.2005
«Бобби» и его Бобик

Основоположником и некоторое время единственным представителем общественного мнения в России был Александр Герцен. Это то горчичное зерно, из которого развилось самосознание русских образованных классов. Тем ценнее посмотреть В ИСТОК – откуда что взялось. Как первоначальная мутация в хромосоме, неразличимая невооружённым глазом, разрослась до масштабов национальной катастрофы.

Герцен, русский либеральный барин, унаследовал классовое презрение к полиции. В России его молодости дворяне фактически были вне юрисдикции полицейского ведомства, и рассматривали полицейских как слуг. Эмигрировав в Европу, Герцен с удивлением обнаружил, что его презрение к «милиционерам» разделяет очень малое число людей, в основном принадлежащее к богеме или к национальному андеграунду. Особенно взбесило Герцена положение полиции в самом культурном государстве Европы – Франции. Если первая половина знаменитых герценовских мемуаров («Былое и думы») нашпигована издёвками над «российскими держимордами», то дальше идут многостраничные филиппики против проклятых полицейских Франции. Достаётся время от времени от богатого барчука-революционера полиции Германии, Швейцарии, итальянских государств, всех. Всех, КРОМЕ АНГЛИИ. Английским «бобби» живущий в Лондоне Герцен закатывает настоящие панегирики, поёт восторженные арии. Полицейский в Англии – это Человек, служитель порядка, оплот демократии. Английского полицейского российский революционер ЛЮБИТ, и любит неподдельно.

Возникает фантастическая оппозиция. В современной Герцену Европе есть два передовых государства: Англия и Франция. Казалось бы, Герцен должен, критикуя отсталую родину, постоянно выставлять в качестве образца Лондон и Париж. Но оказывается, что французы это сволочи, дрянь, а не люди. Тьфу! А вот англичане, ну сами посудите – какие у англичан ботинки, а зонтики? Чудо, а не зонтики. А шляпы? Нет, положительно англичане замечательные люди. Не то, что французы.   

Впрочем, чтобы не быть голословными, приведём образчик герценовских рассуждений:

«Наполеон, имевший в высшей степени полицейский талант, сделал из  своих генералов лазутчиков и доносчиков; палач Лиона Фуше  основал  целую  теорию, систему, науку  шпионства  -  через  префектов,  помимо  префектов  -  через развратных женщин и  беспорочных  лавочниц,  через  слуг  и  кучеров,  через лекарей и парикмахеров. Наполеон  пал,  но  оружие  осталось,  и  не  только оружие, но и оруженосец; Фуше перешел к Бурбонам, сила шпионства  ничего  не потеряла, напротив, увеличилась монахами, попами. При Людовике-Филиппе,  при котором подкуп и нажива сделались одной из нравственных сил правительства, - половина мещанства сделалась его  лазутчиками,  полицейским  хором,  к  чему особенно  способствовала  их  служба,  сама  по  себе   полицейская,   -   в Национальной гвардии…

На  это,  сверх  особенного национального влечения к полиции,  есть  много  причин.  Кроме  Англии,  где полиция не имеет ничего общего с континентальным  шпионством,  полиция везде окружена враждебными элементами  и,  следственно,  оставлена  на  свои силы. Во Франции, напротив,  полиция - самое  народное  учреждение;  какое  бы правительство ни захватило власть в  руки,  полиция  у  него  готова,  часть народонаселения будет  ему  помогать  с  фанатизмом  и  увлечением,  которые надобно  умерять,  а  не  усиливать,  и  помогать  притом  всеми   страшными средствами частных людей, которые для полиции невозможны. Куда  скрыться  от лавочника, дворника, портного, прачки, мясника, сестриного  мужа,  братниной жены, особенно в Париже, где живут не особняком, как в Лондоне, а в каких-то полипниках или ульях, с общей лестницей, с общим двором и дворником?..

Видит ли француз пьяных, дерущихся у кабака, и английского полисмена, смотрящего  с спокойствием постороннего и любопытством человека,  следящего  за  петушиным боем, - он приходит в неистовство, зачем полисмен не выходит из себя,  зачем не ведет кого-нибудь au violon. Он и не думает о том, что личная  свобода только и возможна, когда полицейский не имеет власти отца и матери  и  когда его вмешательство сводится на страдательную готовность - до  тех  пор,  пока его позовут. Уверенность, которую чувствует каждый бедняк, затворяя за собой дверь своей  темной,  холодной,  сырой  конуры,  изменяет  взгляд  человека.

Конечно, за этими строго наблюдаемыми и ревниво отстаиваемыми правами иногда прячется преступник, - пускай себе. Гораздо лучше, чтоб ловкий вор  остался без наказания, нежели чтоб каждый честный человек дрожал, как вор, у себя  в комнате. До моего приезда в Англию всякое появление полицейского в  доме,  в котором я жил, производило непреодолимо скверное чувство,  и  я  нравственно становился en garde против врага. В Англии полицейский у дверей и  в  дверях только прибавляет какое-то чувство безопасности».

Надо заметить, что Герцен, кроме шипения по поводу обычной полиции, на чём свет костил полицию тайную. Досталось джеймсбондам России, Франции, Австрии, Германии, Ан… а вот у Англии, по мнению Герцена, тайной полиции не было. «Родина демократии».